Бывшая политзаключенная журналистка «Белсата» Дарья Чульцова провела за решеткой 657 дней и вышла на свободу 3 сентября. Через полтора месяца после освобождения она дала часовое видеоинтервью Youtube-каналу «Максимально».
Задержание в день выборов
Дарья Чульцова рассказала, что не воспринимает происходящее сейчас, как нечто, на самом деле происходящее с ней. Она понимает, что нужно рассказывать о том, что пережила она и что переживает заключенная коллега Екатерина Андреева, но добавляет: сейчас столько проблем, что она уже не может быть «в роли героя», а должна стать «тем, кто работает».
«Мне кажется, я знала, что отсижу, еще 9 августа», – упомянула Дарья 2020 год.
Она рассказала, как в день президентских выборов-2020 вышла из дома, чтобы пойти на избирательный участок и что-нибудь поснимать. Под домом ее встретили «люди в штатском», увезли в РОВД. Там три следователя по очереди 12 часов подряд пытались ей «залезть в голову» и «промыть мозги», убедить, что она делает что-то неправильное.
Отпустили в 2 часа ночи. Дарья вспоминает, что из РОВД домой просто побежала, закрылась на все замки и пошла мыться:
«Побежала в душ и просто пыталась смыть с себя вот это вот все. У меня было ощущение, что меня просто изнасиловали».
Она говорит, потом два дня ни с кем не разговаривала, просто сидела в постели. Но затем пошла работать, потому что «кроме меня этого никто не сделает».
Дарью Чульцову и Екатерину Андрееву задержали 15 ноября 2020 года во время разгона мирной акции протеста на площади Перемен в Минске. Стрим они вели из квартиры на 14-м этаже дома по улице Сморговский тракт, куда их пригласили хозяева. После завершения акции спецназовцы с оружием выломали дверь в квартиру и задержали журналисток.
Дарья вспоминает, что когда вела трансляцию, не думала об опасности: знала, что район окружили, и видела дроны силовиков, которые подлетали к окну, но концентрировалась на том, что за окном может произойти что-то важное, что нужно показать.
Из суда разлетелись фото, где Дарья и Екатерина улыбаются в заключении. Дарья говорит, они смеялись над тем, что знали, что так и будет:
«Мы смеялись над прокурором, над судьей, будто бы мы их раскусили: мы говорили и показывали, что знали, что вы так сделаете, но нам плевать».
В первое время после начала массовых судов за протесты нередко говорили: «Они столько не отсидят». Дарья вспомнила, что тяжело было находиться в неволе и каждый день ждать, что вдруг отпустят, что может вдруг быть амнистия. И это было каждый день, ведь «вся колония – это День сурка», а такими надеждами живет большинство заключенных.
Дарью много раз заставляли написать прошение о помиловании на имя Александра Лукашенко. В какой-то момент у нее сдали нервы, просто сидела и повторяла: «Я больше так не могу». Но это прошло, «закрылась в какую-то коробочку», а она осталась со своими мыслями.
Прошение не подписала, потому что в нем надо признать вину – а Дарья не могла признать того, чего не делала. И не могла просить отпустить ее у человека, который ее и посадил, потому что чувствовала просто физическое отторжение: сказала, если бы одна рука начала писать, вторая рука помешала бы.
Колония в Гомеле имела телестудию, называвшуюся «Вектор». Заключенные должны были смотреть ее передачи определенное время, сюжеты снимали сами осужденные. Дарья вспоминает, как видела девушку с видеокамерой и как через окошко видела программу для видеомонтажа Adobe Premiere, очень скучала – хотела вернуться к своей работе, без новостей была «ломка», «чесались руки». Но как «склонную к экстремизму» ее к такой работе не допускали.
«Они боялись, наверное, что получи я доступ к этому, я революцию там совершу, “Белсат” устрою», – смеется Дарья.
Это была «высокая должность», все заключенные старались работать где угодно кроме фабрики, где «работаешь 6 часов в день, а чувствуешь как все 12». Администрация там не воспринимает заключенных как людей, говорит Дарья – как раба, который должен работать.
Один день рождения Дарья встретила в СИЗО на Володарского в Минске. С ней в камере были Алана Гебремариам, София Малашевич и Мария Нестерова (все – политзаключенные). Дарья вспоминает, что ей сделали торт и самодельную поздравительную газету – взяли фото с «Новага часу» (как раз прошли суды, фото Дарьи и Екатерины был на передовице газеты).
Второй день рождения прошел уже в колонии, выпал он на воскресенье, но это был рабочий день. Ее пытались веселить и развлекать, но получился «день как день».
Три раза Дарья проспала Новый год – думает, и следующий может проспать. В колонии на Новый год разрешали накрывать столы, веселиться, ложиться после 12 ночи.
«Это какой-то такой ритуал: если ты сидишь в колонии, это не значит, что жизнь остановилась. Они пытаются жить дальше, и такими вот праздниками они поддерживают эту жизнь».
После выхода на свободу, призналась Дарья, образовалась пропасть между ней и старыми друзьями: то ли они стали другие, то ли она сама. А те, кто стали близкими людьми, сейчас в неволе. Поэтому сейчас трудно развлекаться.
Дарья говорит, что в колонии кремы и шампуни – «мегаважно, ведь это часть твоей нормальной жизни». В передачах не пропускают маски, пенки, тоники, а в магазине колонии продается только беларусская косметика не самого высокого качества. Парикмахерская в колонии есть, там работают сами заключенные. Но голову можно мыть только дважды в неделю: если чаще, отправят мыть туалет.
Политзаключенная студентка Мария Каленик, рассказала Дарья, красится ежедневно. Она объяснила Дарье: не хочет, чтобы происходящее повлияло на нее, раз красилась на свободе, будет краситься и там.
Из одежды в колонию позволяют передавать только черное, запретили даже цветные носки. Дождевики – только синие. По словам Дарьи, «они делают из общего режима усиленный»: она знает, что даже в колонии в Речице, где сидят рецидивисты, разрешают цветные носки.
В колонии же практически целый день нужно ходить в форме болотно-зеленого цвета и розовых рубашках. Женщины смеялись, что похожи на председателей колхозов. При этом в форме для женщин – юбка, а не брюки, из-за этого зимой мерзнут те, кому не могут передать теплые колготки.
«Я очень долго, конечно, не могла привыкнуть к своему отражению в зеркале», – говорит Дарья с отвращением.
Она упомянула роман «Финансист» Теодора Драйзера – там был эпизод про тюремную одежду. Эта одежда, писали 110 лет назад, «существует для того, чтобы мы поняли, что мы никто». Дарья поняла, что «Беларусь XXI века – это Америка начала XX-го». Заключенные часто задавались вопросом, какой садист придумал эту форму.
В изоляторе на Окрестина в Минске со средствами гигиены было гораздо хуже: один кусок мыла и один рулон туалетной попурри на шесть человек, следующий рулон – уже на 12 человек. Зубные щетки пришли только с гуманитарной помощью от «Красного Креста».
В СИЗО уже стали пропускать передачи. Дарья вспоминает, что почему-то ей передали кучу прокладок – в колонию так и приехала с сумкой прокладок (они оказались не настолько нужными: от стресса менструальный цикл сильно сбивается, у некоторых месячных не бывает и по несколько лет). Но заключенные обычно делятся теми вещами, которых не хватает другим: из той же гуманитарной помощи дают один небольшой рулон туалетной бумаги в месяц.
Помогать приходится тайно, администрация может за это серьезно наказать. Иногда приходилось помогать почти насильно: некоторые заключенные просто не ухаживали за собой и плохо пахли.
Доносы на любовь
Колонии бывают или мужскими, или женскими, но не смешанными. Однако не все люди гетеросексуальные. Дарья говорит, что женщины в колонии могут заняться любовью, хотя не представляет, как и где. Но «если возникает какое-то проявление чувств кого-то к кому-то, об этом сразу узнают» – кто-то обязательно донесет оперативнику, влюбленных разведут по разным отрядам.
Дарья упомянула, что перед выходом на свободу прощалась с одной заключенной, с которой подружилась. Они стояли и обнимались, а сзади подкрался оперативник и сказал: «Гмм, не знал, что ты лесбо». Что у человека в голове, когда простые дружеские объятия вызывали такие мысли, Дарья не представляет: возможно, он не в состоянии допустить, что и в колонии может быть дружба.
Алесь Новоборский / Авер belsat.eu