Бывшие политзаключенные и музыканты Юлия и Петр Марченко рассказывают о том, как сохранить связь, любовь и чувство радости в условиях СИЗО и зоны. О мистических ошибках, звуках флейты на промке ПК-3, африканском пении в гомельской колонии и жонглировании мандаринами в камере на Володарке.
После разговора с бывшими политзаключенными и музыкантами Irdorath Юлией и Петром Марченко снится сон. Как будто ты – вертухай на Володарке. Заглядываешь в глазок одной из камеры и видишь: тоненькая девочка с дредами жонглирует в черной камере оранжевыми мандаринами, а откуда-то издали слышится флейта. Под шелест дождя. На этом просыпаешься. Образ девушки с мандаринами тебя уже не оставит.
«В СИЗО прислали мне однажды три мандаринки. Специально, чтобы жонглировала. Но камера маленькая – не потренируешься. А одну меня в камере запрещено было оставлять, потому что «экстремистка». Только однажды такое случилось. Меня откуда-то привели, а остальные пошли на прогулку. Я взяла мандарины, стою, жонглирую, и слышу, как дежурные, которые пристально за мной следят, переговариваются. «Что она там делает?» – «Жонглирует» – «Чем?..» Пауза: «Помидорами!» – со смехом рассказывает Юля Марченко историю про «помидоры», которая попадет в наш сон.
Конец сентября 2023 года. Барабанная дробь дождя по крыше беседки в Уяздовском парке в Варшаве. Любопытные белки прислушиваются к нашему разговору. Юля и Пётр Марченко пробыли за решеткой 435 дней. В октябре будет год, как на свободе. Юля и теперь с дредами. У Петра отросли волосы и бородка.
Но когда в СИЗО-1 они впервые оказались недалеко друг от друга, Юля не узнала мужа: тот был с обритой головой и подбородком.
«Нас повели на комиссию для постановки на профучет, я стою, идет кто-то, а я думаю: он или не он? Потом мне в письмах написали, что Петя тебя видел, но ты его, кажется, не узнала. Я же никогда в жизни не видела его без волос и бороды!», – рассказывает Юля.
«Я побрился, может, день на третий на Володарке. Потому что неудобно было ухаживать за всем этим – вода холодная. Да и мои волосы начали потихоньку заполнять камеру. Короче, лысый, без бороды – и узнать меня было довольно сложно. Почти нереально. И тогда, на комиссии, я видел Юлю, махал руками и так, и этак. Но далековато было, и зрение у Юли так себе…» – смеется Пётр.
Зрение у Юли упало в тюрьме на полторы единицы – с минус 4 до минус 5,5. Но связь между супругами (официально поженились за два месяца до задержания) основывалась не на этом. И не на тюремных «дорогах», так как их камеры находились в корпусах, не обеспеченных «дорогами». И не на переписке, так как переписываться им было нельзя (разрешение получили только в колонии – после приговора). Связь была почти мистическая. Например, к Петру попадает книжка, которую читала и держала в руках Юля. Или передача, адресованная Юле.
«Приносят мне передачу, а там написано: Марченко Юлии Анатольевне. Ага, думаю. И у меня на такой случай всегда было подготовленное письмо. Потому что постоянно сидишь и думаешь, какую можно провернуть схему, чтобы связаться с Юлей. Нашел в той передаче пустые конверты и запихнул свое письмо в самый дальний. Передачу вернул охраннику, мол, произошла ошибка. И ее передали Юле. Но она не знала, что там письмо от меня. Прошло, наверное, месяца два, пока добралась до того конверта», – рассказывает Пётр.
«Так вышло, что мы только один раз случайно встретились, когда нас вызвали к следователю. Петю привели после меня. Он успел задать мне два вопроса. Первый: «Получила ли ты мое письмо в передаче?». Второй: «Кто из политических в твоей камере?». Про письмо в передаче я тогда даже не поняла. На второй ответила: Оля Лойко. А он такой: «О класс, это же та самая, что работала с Сергеем Чалым?» Ну, это она раньше была с Чалым, отвечаю, а сейчас со мной», – смеется Юля.
То письмо от Петра в пустом конверте Юля потом нашла и прочитала. Вспоминает, что к ней тоже из-за мистической ошибки приходила корреспонденция, адресованная мужу. Например, получила письмо от своей мамы, которая писала Петру, как «Юля праздновала Новый год». Перед тем как вернуть его тюремщикам, вложила туда рисунок с двумя котиками на пике Марченко в Заполярье, на который Петр и Юля поднимались на следующий год после знакомства.
«Ничего не дописывала, так как боялась, что письмо не дойдет. Просто положила картинку», – говорит Юля.
«Письмо дошло. Эта картинка с котиками была все время со мной, в моей тетрадке. Я, кстати, тоже Юле писал стихи и рассказы о наших котах – Рыжике и Масике, ждавших нас на свободе (сейчас они в Варшаве – прим. «Белсат»). Писал, чтобы поддержать Юлю», – добавляет Петр.
На годовщину их знакомства – 7 ноября – Петр «придумал схему», как передать Юле в камеру СИЗО подарок – майку с их изображениями и надписью «Петя + Юля». Схема сработала. О том, какую роль сыграет эта футболка в будущем – спустя несколько абзацев. Пока предыстория.
Петр и Юля познакомились в далеком 2014-м на концерте NRM в Минске (в клубе Brugge). Петр заметил среди слушателей нежную блондинку в очках, подошел и сделал комплимент… Питу Павлову, точнее – его исполнению (недавно, по совпадению, они играли вместе с ним концерт в Варшаве).
«После я позвал Юлю погулять. Пошли, говорю, гулять всю ночь. Юля говорит: «Ну, пошли». Вот и все, и мы были уже вместе», – рассказывает Петр.
Признается, что заискрило между ними с первого взгляда. Она студентка консерватории, он – музыкант-любитель, игравший уже в Irdorath, мечтал «быть бомжом» по жизни и безостановочно путешествовал автостопом. Как признается Юля, именно автостоперские истории Петра ее обезоружили. Сама хотела так путешествовать, но без компании боялась.
Уже на следующий год молодые люди организовали путешествие в Заполярье (в Мурманскую область) автостопом. И поднялись там на пик Марченко. Оттуда и котики на майке.
Теперь к майке «Петя + Юля». 28 декабря 2021 года состоялся суд над политзаключенными участниками группы Irdorath Юлей и Петром Марченко и Антоном Шнипом (приговор Надежде и Владимиру Калач был оглашен за две недели до этого – два года колонии). Когда огласили приговор, Юля распахнула кофту, под которой была та самая футболка.
«Это было ну очень… Блин, думаю, какая же ты крутая! Было сильно. Все плачут – полтора года колонии. А мы такие, с этой майкой… смотрим друг на друга», – вспоминает Петр.
Они и сейчас такие. Сильные и радостные. Между ними продолжает искрить. С теплой нежностью вспоминают момент, когда после суда им наконец – первый раз за полгода в СИЗО – удалось обняться. Нет, не в клетке в судебном зале (там не разрешили) – в очереди за тюремными матрасами.
Володарку и Юля, и Петр упоминают как место, «где все было хорошо», так как они были близко друг от друга и всегда имели шанс случайно встретиться. После приговора и этапа в колонии их разделяли уже три сотни километров между Гомелем и Витебском. Но был плюс: на зонах им разрешили напрямую переписываться между собой (в СИЗО были «подельниками по одному делу», поэтому, например, письма от Петра к жене от руки переписывала его сестра и поэтесса Юлия Тимофеева – и пересылала Юле).
«Ну как, о чем писал? Рассказывал, как я люблю ее и что будет дальше. Как будем счастливы и все будет у нас классно», – смеется Петр.
Он и на зоне не терял хорошего юмора и оптимизма. Внимание: на пыльной и промерзшей пилораме «Витьбы-3» Петр смастерил три флейты из пластиковых трубок, на которые наматывали металл в соседнем цехе.
«Я когда-то раньше делал инструменты музыкальные, флейты в том числе. Знал более-менее теорию, как делать. Был гвоздь и кусок наждачки. Ну и много времени, так скажем. Я сидел, ковырял там дырочки. Сначала сделал простую диагональную флейту, без свистков. Просто трубка и дырки. На ней и играл», – рассказывает Петр.
Потом появились вистл и бансури. Об индийской бансури говорит, что она была его «вершиной музыкального производства» в тюрьме. Признается, что нужно было напрячь все свои программистские навыки, чтобы в итоге она «выдувала чистенько две октавы». Получилось. Играл Петр прямо на промке.
«Пилорама очень шумная, все гремит, все в пыли, грязи и опилках. И я такой сижу на каком-то пеньке – и давай свое! Да, было очень опасно, так как за это легко можно было поехать на ШИЗО. Но почему-то никто меня не сдал. Я не знаю, как это сработало, но… Может, все настолько были удивлены? Что это за придурок такой сидит, что-то ковыряет, а потом: “Теперь будет средневековый танец Морозуля!”» – рассказывает бывший политзаключенный.
Он думал, что на зоне его флейту не слышно, но заключенные говорили, что бансури Марченко слышно было аж под КПП промзоны. Кстати, свою «группу», как признается, имел и в камере на Володарке. Но мастерить флейту там пришлось из газеты. Однажды устроили даже барабанный баттл с камерой, находившейся под «хатой» Петра, – там, оказывается, сидел музыкант из филармонии.
В то же время Юля в гомельской колонии спела в сопровождении хора заключенных женщин две африканские песни. Девушки из 14-го отряда готовились к «капустнику», где нужно было презентовать разные страны. Выбрали Африку. На Юлю Марченко никто не обращал внимания. Между тем, в репертуаре хора мальчиков, которым она управляла после консерватории, была популярна зулусская «Сиахамба», которую она хорошо знала. И еще одна считалка, которую привезла когда-то с Мадагаскара Ольга Шнип.
«Подхожу я к девушкам и говорю: а давайте я вам помогу. И спела им. Они такие: ого, класс, пойдешь выступать. Я говорю, мол, меня не пустят – я политическая. Они: «А вдруг пустят?» И получилось. В этом «капустнике» из политических только я и участвовала», – рассказывает Юля Марченко.
Правда, «африканских» дредов на зоне она уже не имела. На Володарке, когда стал известен срок этапа в колонию, дреды сняли сокамерницы, которые за время пребывания там Юли научились их и переплетать.
Бывшая политзаключенная говорит, что до задержания весила 48–50 кг и что в СИЗО и на карантине ела много («Просто скука – и есть хочется»). Но признается, что похудеть ей легче, чем набрать вес. Есть привычка есть медленно. Поэтому когда ее «подняли» в отряд, она просто не успевала в столовой съесть все. Да и еда была горячая.
«Первое время я ходила голодная, грустная и со ртом обожженным. Потом научилась. Но без своей еды там все равно сложно. Та еда, что дают в столовой, не всегда вкусная. Скажем так: она всегда безвкусная. Вопрос только в том, ты можешь ее съесть или нет», – рассказывает Юля.
Через полторы недели она пошла к врачу с просьбой, чтобы «спустили» ее лекарства от аллергии (страдала аллергией во время весеннего цветения), так как кашляла уже свистом, а заодно попросила взвеситься.
«И я во всей этой одежде и в сапогах тяжелых завесила всего 45 кг. То есть за первый месяц в колонии №4 я сильно похудела», – отмечает Юля Марченко.
Она добавляет, что в 14-м отряде ее спасала Вика Гранковская (политзаключенная, осужденная на 2,5 года по «делу студентов»). Готовили друг другу бутерброды, когда кто-то из подруг куда-то уходил и должен был вскоре вернуться.
«У Гранковской вообще все в руках горело. Если бы не они – была бы я голодная», – говорит Юля, подчеркивая, что с Викой Гранковской они дружат до сих пор (та освободилась 30 ноября 2022 года).
И еще одна история из Витебской ИК-3, которую Петр Марченко называет «спецоперацией». Смысл ее был в том, чтобы на всю зону показать один известный беларусскоязычный фильм. Диск записал на свободе друг Петра, прислали диск другому зеку, который должен был выйти еще на одного, имевшего хорошие «отношения с мусорами» и т.д.
«В какой-то момент чуть все не прокололось. В итоге же фильм прошел на всех экранах ПК-3. Все по-беларусски. И все обязательно должны были прийти и посмотреть, ведь это было «режимное мероприятие», – с гордостью рассказывает Петр Марченко.
Он отмечает, что «любая национальная движуха» имела огромный смысл для политзаключенных. Вспоминает, как на день рождения Максим Знак подарил ему книгу Евы Вежновец «Па што ідзеш, воўча». За книжками вообще охотились – Алексиевич, Гинзбург, Солженицын, Оруэлл («1984» в переводе Сергея Шупы прочитал на Володарке). Открыл для себя на витебской зоне Владимира Набокова («Приглашение на казнь», «Отчаяние»), которого давно советовал ему прочитать шурин – писатель Ольгерд Бахаревич.
Юля и Петр Марченко вышли на свободу в один день – 11 октября. Петр на полчаса раньше. В своих письмах из колонии он предлагал Юле сразу после встречи снять недорогой отель и спрятаться на некоторое время от всех. Планы остались планами. Обоих, в Витебске и Гомеле, встречали родственники и друзья. Где-то в 11:00, когда вышла на свободу и Юля, они созвонились.
«Юля… Петя… Юля… Петя! И не знаешь, что сказать. Мы такие растерянные. «Ну что, ты едешь?» – «Да, еду» – «Ну, давай быстрее!» И все», – вспоминает первую телефонную связь с мужем после освобождения Юля.
«На самом деле освобождение – это стресс. Ты ничего не понимаешь. Даже после такого небольшого срока – полтора года – чувствуешь, что ты какой-то тираннозавр», – добавляет Юля.
«А у меня было так. Я сразу попросил, чтобы мне дали телефон и волынку. Беру волынку, а она, пока лежала в мусарне, вся рассохлась. Я беру, надуваю, она падает на асфальт и раскалывается. Шок! И так я понял, что свобода не такая и прикольная, как о ней говорят», – делится со смехом Петр Марченко.
Бывшие политзаключенные встретились в Мозыре – на родине Юли («Мозырь – место моей силы»). Петр вспоминает, что после первых объятий и поцелуев Юлины глаза вдруг становятся «какими-то безумными».
«И вот с такими глазами она вынуждает меня склонить голову и шепчет на ухо: «Жыве Беларусь!» Это была первая осмысленная фраза, которую она выдала после освобождения», – смеется Петр.
Смеемся мы все. «Жыве!» Пораженные варшавские белки разбегаются по зарослям плюща. Где-то за плющом стоит домик, в котором находится Школа беларусской традиционной культуры. Пару дней назад Петр Марченко играл на праздновании ее годовщины на барабанах.
Еще раньше – презентовал на New Belarus Hackathon в Варшаве мобильное приложение в помощь тем, кто учится играть на волынке – проект занял третье место. Сыграл уже также несколько концертов с группой «Літы Талер».
К Юле также возвращается музыка. «Весь этот год не хотелось ничего делать, пока не вышли на свободу Вова и Надя Калач из Irdorath. Они вышли – и можно уже и с Петей поиграть, можно и попеть. И вот теперь я возвращаюсь мелкими шажками к музыке», – говорит Юля Марченко.
Пока у нее нет в Варшаве хора мальчиков (хотя один ученик уже есть), но Юля первая из состава «освобожденного Irdorath» отправилась в тур по Польше и Литве. Ее пригласил один беларусский театр оригинального жанра – ходит на ходулях.
Бывшие политзаключенные и музыканты Марченко признаются, что полюбили Варшаву. Юля называет ее «резервной копией Минска».
«Да, здесь есть все лучшее, что было в Минске, и нет того худшего, что в Минске есть. Так что – прорвемся. Единственное… Какую-то поддержку стараемся оказывать нашим друзьям, кто пока сидит. Это остается. Потому что это основное, о чем мы разговариваем. О политзаключенных: кто вышел, кто заехал, как помочь и что можно сделать», – говорит Петр Марченко.
«Я вообще думаю, что наш срок, во время которого мы получили от людей, друзей и близких столько поддержки – это все о любви и благодарности. Вот и все», – подытоживает Юля.
Когда-то выпускница консерватории и руководитель хора мальчиков Юля Марченко почувствовала, что чего-то ей не хватает в жизни. И, как говорит, «захотела угореть». Нашла школу огня и занялась фаер-шоу. Представляем себе, что прибегала на репетиции к мальчишкам из хора пропахшая керосином. Умела сочетать огонь и музыку. Жонглировала мандаринами даже в черной неволе, через которую прошла и не сломалась.
И вот что: если кто-то во сне заглянет в тюремную ячейку – не увидит уже ничего. Камера пуста. Марченко на свободе. Только откуда-то слышится индийская флейта да барабанит дождь…
Дмитрий Мираш / Авер belsat.eu
